90-е. Кухня. Только убили Листьева. Из радиоприемника кощунственно звучит песня буйнова "падают листья". Я мало что понимаю. Я строю замок из сахара, выпотрошенного из трех пачек, чтобы разрушить его катапультой из ложки.
- Совсем охуели. - говорит отец и делает глоток горячего чая. При мне он ни разу не матерился ни до ни после.
Это одно из самых сильных воспоминаний. Еще одно: я изображал крутого парня, спрятавшись за сараем, на загородном участке, с украдкой выужиной из отцовской пачки сигаретой. Сидел и делал вид что курю. Когда отец зашел поссать и застукал меня, он ничего не сказал - просто молча поджег мне сигарету. До 20 лет я не курил.
Сейчас. Сейчас я скуриваю от двух пачек в день, мои белые сахарные крепости давно растворились в давно выпитом чае. Лили уже спит. Я читаю "хлеб с ветчиной", но лучше бы я его ел. Духовная пища - говно. Я читаю книги по инерции, я давно потерял к этому всякий интерес. Иду на кухню сделать себе бутерброд. На кухне отец пьет чай. Он всегда пьет чай, блять.
Я открываю холодильник и довольно долго тупо пялюсь в него.
- Что показывают? - ехидничает отец. Я чешу жопу и закрываю холодильник.
Молчим.
- Тебе пора уже найти работу - говорит он.
- Угу.
- И начать жить самостоятельно. Отдельно. - говорит он.
- Угу. - говорю я, чешу жопу и ухожу. |
