Костя Аверкин лежал на диване и смотрел в потолок. Было жарко, мухи лениво ползали по стенам, перемещаясь туда со стола, на котором стояла замусоленная тарелка с остатками вчерашнего скудного ужина. Аверкин пребывал в жесточайшей депрессии. Теперешняя жизнь его представлялась ему в унылом свете, время проходило быстро и бесполезно, бурная молодость уплывала вдаль под алыми парусами, блядски помахивая позорным знаменем. Окружающие Аверкина женщины были либо слишком глупы и доступны, что, впрочем, нисколько его не угнетало, либо чересчур умны, красивы и требовательны, что все-таки слегка отравляло жизнь. Общаясь с последними, ему приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не выглядеть смешно и глупо. Справедливости ради стоит заметить, что выглядеть достойно получалось часто. Иногда не получалось совсем. Впрочем, бедолагу это беспокоило в последнюю очередь. Намного больше его беспокоило отсутствие вдохновения.
Наш герой был художником. В меру талантливым и подающим надежды. Поступая в художественное училище, Аверкин мечтал о том, что настанет день, когда его картины будут известны всему миру. Мечты, мечты...Бедный мальчик не знал, что любое искусство требует жертв, равно как и усилий, терпения и ещё множества скучных вещей. Учеба превратилась в сплошной праздник. Друзья, подруги, друзья друзей, подруги друзей и подруги подруг, вечерние посиделки, плавно перетекающие в ночные попойки, щедро сдобренные половыми излишествами - всё это Косте казалось чертовски романтичным и обязательным дополнением к жизни человека, посвятившего себя искусству. Училище он окончил, получив диплом художника живописи, преподавателя.
Однако на этом Аверкин решил остановиться, искренне полагая, что талант в землю не зароешь и гранитом науки не придавишь.
Вот уже пару месяцев, как подлая муза, аккуратно свернув грязные марлевые крылья, укладывалась рядом с художником на диван и, покуривая вонючую папироску, помогала Аверкину рассматривать узоры на обоях. Бедняга не знал, куда податься. Денег у него не было никогда, но теперь это "никогда" приобрело вселенские масштабы. Художник начал пить, пил много, долго, беспробудно и от души. Питался он за счет друзей, иногда заезжал на обед к родителям. Мама пила капли, папа яростно сверкал глазами из-под очков, возвышаясь над обеденным столом....
***
- Костя, ну надо же что-то решать... - мама комкала разноцветную салфетку, которой только что утирала слёзы и смотрела на пышущего яростью Илью Петровича, папу Кости.
- Решать?! Решим...Мы решим...Ты...Он у нас по миру пойдет. Квартира чья?! Сучок, спрашиваю тебя, чья квартира? - папа багровел. А папе было нельзя. Илья Петрович был гипертоником. Говорил он громко, кричал еще громче, матерную речь не признавал категорически, в припадке ярости мог начать бить посуду и то и дело замахивался свернутой в руке газетой на сидящего рядом Костю.
- Илюша, что же ты, он же не виноват...- Елена Константиновна протягивала наманикюренные пальцы в сторону сына, подавала ему одной ей понятные сигналы и беззвучно шевелила губами.
- Проваливай... Чтоб я тебя не видел! И это...Завтра придешь - бурчал Илья Петрович, вытирая со лба пот белоснежным платком.
От бессилия, стыда и осознания своей никчёмности Аверкину стало тошно. Обуваясь, он твердо решил, что в родительском доме ноги его больше не будет. В парадном его всё же вытошнило. Постояв с минуту, Костя начал спускаться по лестнице. В тот момент в его голове в такт шагам звучала только одна дурнопахнущая и мерзкая мысль: «Я - ничто – я - ничто – я - ничто-же-ство».
***
Придя домой, Аверкин не снимая туфель повалился всё на тот же продавленный ими с музой диван и уснул. |
