Выходил -
кисет мглы
скрадывал утренние мины.
Вошёл -
мгла, но гуще,
о неё отирают
стены
спины.
(М., сегодня я был стальным и сильным.
Но устал за день я
невыносимо.
Потому мне прости,
прости мне).
Жизнь - почтовая марка,
куда не приклей,
всё равно придёт
к адресату.
Закрывая
последнюю из дверей
я пишу
без подписи
и без даты.
Вечер - сборщик налогов,
калёным железом
выискивает в требухе
обескровленной
золотое мыто.
Обесславленно
находит олово.
А мою морочит больную голову
лишь вопрос:
ну а вы, как вы там?
Мои девочки.
Время - водородный взрыв.
Разрывает
и части удерживает лишь пиджак.
Неколумб
Америку не открыв,
разбегается в улицах
временем сжат.
Он становится маленьким
как солдатик,
оловянный солдатик,
стойкий -
и только.
И лежащий на полочке
над кроватью.
Эту полочку
все стихи мои ждут.
И вот этот.
И те, что будут.
Из города Р.
вам, дорогие мои,
пишу,
потому
моё дело
оправдано и неподсудно.
Знаете,
дни такие - редкость,
чаще бьёшься,
мечешься в старой клетке,
попытавшись выбраться
по поверке
получаешь
"Б" на скулу;
отметки
эти
ознают
беглый.
Или больной.
Знаете,
а когда сбегаю,
и когда возвращаюсь,
я продолжаю быть
неизменно собой.
(Это будет реже).
Но слух тишина режет.
Потому что, если
ничего не слышишь, -
значит всё не так,
значит это -
сбой.
На инстинкте
плетёшься
за мысли нитью.
Я с себя
пыль прошлого
робко вытер.
Вот стою
в фас -
смотрите -
из слов
китель.
Где вы шляетесь,
чёрт бы побрал бы вас?
Ладно.
Это всё ерунда.
Я плаксивый
вытер,
и зажёг вечерний
кухонный
голос,
словно вечный
горящий
газ.
Вот стемнело
сейчас.
Темно.
И хватает дыхания
на пару лишь лёгких строф,
вылетающих
сквозь окно
вдов,
крылатых дроф.
К чёрту тяжесть
протяжного расстояния,
если слова -
самолёт из слов. |
