Лорелея в снегу, Лорелея не чешет косм,
её вид неказист, не укор и не в горле кость,
холокост - её вид; и пустые глаза во след -
юный лодочник слеп, на замерзшей сидит земле,
вечерами молчит и на ощупь колет морфин,
пахнет чайными сборами, топится парафин,
а за окнами в стужу бредёт по воде Лореляй
небо в копоти черной от мертвенности и угля.
Лорелея - кассир, Лорелея не чешет косм,
её космос застыл, её косит простудный ком,
в её комнате курят, когда она не одна,
но она никогда не выглядывает из окна.
Юный лодочник сдал, юный лодочник продал дом,
перебрался в ночлежку, он слышит её шаги
в каждом стуке сапожек, и снова покрыта льдом
молодая река, и гераниевые горшки -
россыпь зерен граната (но это не видит он),
молодая река снова тонким покрылась льдом.
Лорелея читает, пьёт, курит, набила ромб,
утром меряет платья, вечером ром и гроб,
это даже не траур, но ёбаных тридцать три, -
а вокруг лишь ублюдки, ублюдки и фонари.
И в немом сентябре приходя на утес, на крест -
она лучше всего и прекраснее всех невест,
но - легко быть невестой христовой, а вот суметь
обручить себя с мальчиком робким Смерть.
Юный лодочник тонет, свалившись с камней на лёд,
его тело бездонной рекой плывёт
догоняя сквозь осень и августовский суховей
одиноко плывущий венок золотой Лорелей,
в темном северном море тонущий торс
овивает клубок её золотых волос. |
