Без двадцати три ночи началась гроза. Как одинокий старый волк завыл ветер. Деревья рисовали своими ветвями на крыше пейзажи, отчего внутри стоял леденящий душу скрежет. В долине ухнул гром, вздрогнули стекла, и по карнизу забарабанил ливень. Заметалась по небу молния. Где – то недалеко упало дерево, залаяла собака.
Дежурная, не открывая глаз, поправила косынку, натянула сползший с плеча плед и углубилась в сон. Дятлов обнял новенькую медсестру за плечи, обнимая во сне свою жену. Санитарка тетя Шура кормила Тузика у себя на даче, мирно посапывая на кушетке. Клиника спала… Даже красавица Светка из сорок второй не пела песен в коридоре и Семен не скребся в стенку.
В палате восемнадцать спящего Николая Егоровича начала душить занавеска. Она все сильнее и сильнее стягивалась в руках больного, оставляя на шее багровые полосы.
«…я должен ей что – то сказать. Что же? Что я ей должен сказать, я очень хочу сказать, что…
Ну?!
…какая ты красивая! Ты не против, если я, хотя, нет, ты конечно против. Извини…
О Боже! ...умерла?…
Как? Как я буду жить?
А надо?
…девочка!!! У меня родилась дочь! Я люблю тебя. И жизнь люблю. И свою дочурку тоже…
Где ты?
У меня жена, дочь, и я не хочу!
НЕ ХОЧУ!!!
Отпусти…
…не мешай мне работать! Сколько можно говорить, папа занят!!!
Я всегда буду с тобой. Там, здесь, а какая разница?!!
… я сказал себе, что талант это еще ничего, главное – научиться с ним жить…
Прости…»
Безжалостные руки рвали занавеску, сердце выпрыгивало из груди, в голове шумели голоса.
«А – а – а – а – а»: мысленно закричал Николай Егорович.
За окном бушевала гроза… |
