тепловозтепловоз.com

выйди за пределы восприятие без границ


В Тамбуре

06:57 00923007101027: Hi Allo...
10:09 Bief: В Медузки ...
20:48 Chinasky: ---pliker ...
09:41 wdr: ---Chinask...
16:49 pliker: ---Chinask...


В Камментах

01:12 Chinasky к Chinasky: Інколи
23:28 Gurgen к Юрий Тубольцев: Парадоксальные ...
14:14 Сплюшка к Chinasky: Інколи
23:54 Казлец к Чайка: Медведица
00:56 Chinasky к Chinasky: МаНтРа


Вход
ник:
пароль:
Забыли пароль? Регистрация


Отдельные вагоны

Литконкурсы

Спам Басаргина

Багаж

Предложить в Лучшее

Книга ЖиП

...ДИЗМ

Автобан

Вова, пошел нахуй!
Последнее: 2023-06-02 08:30
От Ооо

Спецтамбур для объявлений
Последнее: 2019-09-30 15:38
От Шкалабалав


Сейчас на сайте зарегистрированные:




Наши кнопки
ТЕПЛОВОZ.COM: Восприятие без границ!

Добавь кнопку Тепловоза на свой сайт!

Укр>Рус переводчик

Лента креативов
19 мая 2005 Натка Кокоз: Вы росли (7) ... (1)    
19 мая 2005 Натка Кокоз: Страшно (2)    
19 мая 2005 Оля: Моя история (9)    
-> 19 мая 2005 U. Borgen: ВИКТОРИЯ-РЕГИЯ (7)    
19 мая 2005 The_Heartless: Яблочный сок. (7)    
19 мая 2005 Евгений Столитенко: И вдруг остановились все прохожие (11)    
19 мая 2005 Miarana: *** (4)    


U. Borgen, 2005-05-19: ВИКТОРИЯ-РЕГИЯ
В тот раз, когда он увидел ее впервые, в нос ему залетела мошка. Обстоятельство необычное и в высшей степени унизительное. Запустив в нос указательный палец, он тем не менее не сводил глаз с женщины, которая шла ему навстречу, она поравнялась с ним и начала удаляться.
Он кинулся за ней.
— Простите, пожалуйста, но дело в том, что мне в нос залетела муха, — пролепетал он.
Палец из носа он уже вытащил, однако в глубине ноздри еще отвратительно щекотало.
— Что вам нужно? — испуганно спросила она и пошла прочь. Они находились в круглой оранжерее Ботанического сада.
Он пришел посмотреть, как цветет Виктория-регия. Цвела она раз в четыре года. Он шел за женщиной — ему не хотелось быть навязчивым, но он должен был оправдаться.
— Простите великодушно... — повторял он.
— Опять вы? — рассердилась женщина. — Где же служитель? — проговорила она, оглядываясь по сторонам.
В оранжерее, кроме них, никого не было. Они стояли между голой бетонной стеной и железными перилами, которыми был обнесен круглый бассейн, где плавало неестественно большое растение.
— Я пришел посмотреть, как цветет Виктория-регия, — удрученно объяснил он. — Тут летала одна-единственная муха, крохотная мошка, которая почему-то все время вилась вокруг меня. Я хотел прихлопнуть ее, но она умудрилась залететь мне в нос.
— Да вы просто сумасшедший! — Женщина в тревоге озиралась вокруг.
Неожиданно он чихнул, однако успел зажать нос платком.
— Вот, можете убедиться! — обрадовался он и протянул платок.
Она невольно взглянула на платок. На нем и в самом деле лежала раздавленная мошка.
— Видите? Я понимаю, смотреть на вас во все глаза и ковырять при этом в носу было смешно и неприлично, только поэтому я и посмел заговорить с вами.
— Да отстаньте же вы наконец от меня со своим носом! — воскликнула она. Но голос ее звучал уже не так сурово.
— Согласитесь все-таки: я оказался в глупом положении и должен был оправдаться.
Она повернулась спиной к бассейну и оперлась локтями о железные перила.
— Может, хватит уже об этом? — сказала она.
— Мужчина не виноват, что его глаза невольно останавливаются на красивой женщине, это обычное явление, но если при этом он имел несчастье ковырять... Простите, я ухожу.
Она быстро подняла глаза на его расстроенное лицо.
— Если из-за меня, не трудитесь, — сказала она, — это общественная оранжерея, и я не могу требовать, чтобы здесь никого не было. Только прошу, оставьте меня в покое.
— Я постараюсь, — пообещал он.
И отошел на другую сторону бассейна, в котором плавал огромный цветок. Листья Виктории-регии образовывали гигантскую чашу с чуть загнутыми краями. В середине чаши покоился большой красный цветок, хотя по сравнению с листьями он не казался таким уж большим. Стоя друг против друга, они смотрели на цветок.
— Посмотрел, и довольно, — пробормотал он про себя.
— Что вы сказали? — спросила она.
— Ничего особенного, я просто подумал, что надоедает долго смотреть на такой цветок.
Он не смел оторвать взгляд от растения. Боялся показаться навязчивым.
— Подумать только, Виктория-регия цветет раз в четыре года, — сказала она.
— Правильно. И это очень странно. Не успеешь удивиться... а уже отцвела.
— По-моему, это замечательное растение, — мечтательно произнесла женщина, не отрываясь глядя на Викторию-регию.
Он смотрел на нее.
— Однажды я видел циркача, — сказал мужчина. — Его номер заключался в том, что он ничего не ел и только один раз в две недели на представлении съедал французскую булочку. Я как раз видел, как он ел очередную булочку.
— Что за чушь! — Она рассердилась. — При чем здесь цирк! Виктория-регия цветет раз в четыре года, это установлено научными наблюдениями.
— Совершенно верно, — согласился он и снова взглянул на цветок. — За моим циркачом тоже велись наблюдения. Государственный нотариус следил за чистотой эксперимента. Это была сенсация, все рвались посмотреть, как он ест свою булочку.
— Между цветением... — сказала женщина будто самой себе.
— Проходит четыре года, — быстро и испуганно перебил он ее. — Четыре года вам здесь не пробыть.
— По-моему, вы пьяны, — сказала она.
Это подозрение придавило его своей тяжестью. Когда человеку говорят, что он пьян, ему, в сущности, выносят приговор без суда и следствия. Попытка оправдаться всегда оборачивается против обвиняемого. Он предпочел двинуться к выходу. В оранжерее было угнетающе жарко. У самого выхода его вдруг осенило, и он оглянулся.
— Я мог бы приносить вам еду, - сказал он.
— Какую еду? — оторопела она.
— Ну, если вы надумаете провести здесь эти четыре года. Я мог бы ежедневно приносить вам завтрак, обед и ужин.
В глазах женщины мелькнула угроза, и он умолк, хотя предложение его было сделано от чистого сердца.
— Честно говоря, это не в моем характере, — пробормотал он, опустив голову.
Его понурый вид заставил ее невольно спросить:
— Что не в вашем характере?
— Докучать вам таким образом.
— Так не докучайте.
Но в голосе ее прозвучали игривые нотки, выдававшие некоторое любопытство. В оранжерее, где неподвижно раскинулась Виктория-регия, словно исполненная сознания собственной неповторимости, было до одури жарко.
— Все дело в том, что с самого начала у вас сложилось обо мне неправильное представление, — продолжал мужчина. — И это понятно: ведь я не спускал с вас глаз и ковырял при этом в носу.
— Да вы просто помешались на своем носе, — сказала она скорее удивленно, чем сердито. — Я и не заметила бы, что вы смотрите на меня, если б вы не начали извиняться, — во всяком случае, не заметила бы, что вы ковыряли...
— В носу, — подсказал он. — Простите, это вырвалось случайно. Я только хотел вам помочь. Раз вы ничего не заметили, тем лучше.
— Ну вот и прекрасно. Я ничего не заметила. — Она снова повернулась к Виктории-регии.
— Но все-таки странно, — осторожно начал он, отходя от двери. — Странно, что вы ничего не заметили. Я имею в виду... ради бога, простите... но когда вам навстречу идет человек, ковыряя пальцем в... гм... — И поскольку она ничего не сказала, только смотрела на это дурацкое растение, он смущенно закончил: — Единственное, что меня оправдывает, — это муха...
Мужчина не договорил и снова пошел к двери. Она бросила на него испепеляющий взгляд. И демонстративно отвернулась к бассейну, где дремало зеленое растение. Ее глаза скользнули по краю круглого листа и остановились на большом красном цветке, пылающем в центре чаши точно костер. В этом чуде природы было какое-то излишество, которое раздражало ее, казалось ей нескромным. Как это он сказал только что — посмотрел, и довольно? Доля истины в этом есть. Что в нем такого замечательного, в этом растении, кроме его размеров и цветения раз в четыре года? К чему он говорил о каком-то циркаче и французской булочке?.. Впрочем, неважно, ей хотелось увидеть, как цветет Виктория-регия, и она увидела. Но что-то, таящееся в зеленой духоте оранжереи, мешало ей двинуться с места. Интересно, этот человек все еще стоит у двери или уже ушел? Что-то противное, липкое, связавшее ее по рукам и ногам, пропитало здесь все.
Теперь он снова стоял сбоку от нее, но не рядом. Она видела его краем глаза. Ей казалось, что и сама она стала противной, липкой.
— Отвратительное растение, — сказал мужчина совсем тихо.
— Что вы сказали? — вырвалось у нее.
— Извините, я просто подумал вслух.
— Зачем же вы смотрите на него, если оно такое отвратительное? Почему не уходите? — Она с удивлением заметила в своем голосе истерические нотки.
— Сам не знаю, — негромко ответил он. — Когда-то в детстве я приходил сюда с няней и братом. Тогда оно тоже казалось мне отвратительным.
За эти слова, не требовавшие ответа, она испытала чуть ли не благодарность к нему.
— И все-таки вы снова пришли сюда! — вырвалось у нее.
— А у вас никогда не возникало желания проверить свое впечатление? — спросил он.
И ей опять стало приятно, что он явно не ждал ответа.
— Проверить, изменился ли ты или остался прежним, — пояснил он.
— Ну и как? — не без интереса спросила женщина. — Вы остались прежним?
— В тот раз произошло нечто странное, — сказал он. — Гуляя по саду, мы встретили английского морского офицера; да, это был офицер, красивый молодой человек, с темной от загара и какой-то особенно гладкой кожей. Наша няня отличалась аристократическими манерами. Но с этим офицером она все-таки познакомилась — в город с визитом пришел английский флот. Это нам было известно, потому что мы любили ходить в порт и смотреть на корабли. Судя по всему, няня с офицером заранее договорились о встрече.
Пока он рассказывал, она наблюдала за ним. Он же не отрывал глаз от огромного зеленого растения в склизком бассейне.
— Офицер дал нам с братом по английской шоколадке, — продолжал он. — Я помню, она называлась "Кадбери", а потом наша обожаемая няня сказала, что мы можем сходить посмотреть на Викторию-регию; так или иначе, мы оказались здесь. Мы оба были еще маленькие, но кое-что уже понимали. Итак, мы с братом стояли здесь, как стоим сейчас с вами, и, насколько я помню, с тех пор тут ничего не изменилось: все тот же болотный запах, та же липкая жара, то же глупое неживое растение с хищным цветком...
Она подумала: зачем я стою здесь и слушаю все это?
— Ну а дальше? — тем не менее спросила она.
— У меня было очень тяжело на душе. У моего брата, по-моему, тоже. Мы об этом не говорили. Мы вообще не разговаривали. Целую вечность мы стояли и смотрели на это растение. Наконец они пришли, няня и офицер. Никогда в жизни я не видел более счастливого лица, чем было у няни, во мне вспыхнула любовь и к ней, и к офицеру, потому что у нее было такое счастливое лицо.
— Ну а потом? — спросила она, досадуя на самое себя.
— Потом лицо у нее перестало быть счастливым. Ее потянуло в религию, и она ушла от нас.
— С прислугой это бывает...
— Она прожила у нас восемь лет.
— Сколько же лет вам было тогда? — спросила она. Ей стало не по себе.
— Восемь.
Она не нашлась, что сказать.
— Проклятое растение! — резко сказал он. И чуть погодя продолжал: — Почему-то в тот день на нас были матроски. Глупо, правда?
Она вдруг увидела перед собой этих двух растерянных мальчиков в матросках, они стояли перед ней как живые. В искусственной жаре оранжереи ощущался гнет вечности. У нее появилось неприятное чувство, будто теперь она сама навязывается ему с разговором. Чтобы положить этому конец, женщина сказала:
— И вот, спустя много лет, вы снова приходите сюда, и вам в нос попадает муха...
Он с удивлением взглянул на нее. Видно было, что о мухе он совершенно забыл.
— Да, да, — рассеянно согласился он и вдруг оживился: — Я не помню, как она выглядела, но теперь знаю: она была похожа на вас.
Это ее задело.
— Что за чушь, ведь вы сами говорите, что не помните, как она выглядела.
— Мы с братом считали ее самой красивой девушкой на свете, — сказал он.
Как быстро все меняется, подумала она. Сначала положение было смешным и весьма неприятным. Теперь оно не было неприятным, но и смешным тоже. Нет, пора положить этому конец.
— Значит, вы все-таки часто приходите сюда? — заметила она.
— Раз в четыре года.
Зачем она навязывается ему с разговором? Его откровенность угнетала ее. Она направилась к двери.
— Вы уже уходите? — спросил мужчина.
Ей сразу стало легче — теперь навязчивость снова проявил он.
— Да, я уже посмотрела Викторию-регию.
Ей показалось, что несколько шагов до двери она шла целую вечность. Какая изнуряющая жара царит здесь, у этого огромного хищного растения, которое раскинулось на воде, самодовольно являя зрителям свое лоно. Все здесь вызывало у нее отвращение. Однако она обернулась еще раз. И снова перед ней отчетливо возникли фигурки двух мальчиков в старомодных матросках, которые молча перевесились через железные перила бассейна с подсвеченной водой, и те двое, пришедшие позже, хорошенькая няня и английский морской офицер в парадной форме. Жанровая сценка из прошлого, неповторимая для тех, кто в ней участвовал.
— Проверить впечатление, говорите вы?
— Совершенно верно! — обрадовался он. — Вам это никогда не приходило в голову?
И под бременем того прошлого, от которого она уже не могла освободиться, она вдруг поняла, что существует два сорта людей — о, это вечное деление людей на два сорта! Одни помнят прошлое — они останавливаются и оглядываются назад, они не теряют связи со своим прошлым, другие — практики... Неожиданно ее собственный целеустремленный практицизм, ее сиюминутная рассудочность показались ей ущербными.
Но стоило ее мыслям зайти так далеко, как она вырвалась из пут этой недостойной сентиментальности. Там, за стеной, всего в нескольких шагах от этого искусственного мира с его призраками и бессмысленным цветком, плавающим в мелком бассейне, — там наступал летний вечер, прохладный и ясный, и добрый шум города, приглушенный кронами деревьев, словно будильник, тревожил искусственную природу Ботанического сада, где каждое растение имело табличку с названием. Она знала, что стоит ей шагнуть за порог, на свободу, и она спасена. Спасена! Это слово, произнесенное мысленно, испугало ее. Господи, что же такое произошло с ней в этом зачарованном месте, где незнакомый человек сумел навязать ей свои воспоминания?
— Проверить, — тихо повторил он, — но не впечатления и не правильность воспоминаний — их проверить нельзя, — а самого себя.
Он говорил с пафосом. С чувством. Ей не хотелось слушать его.
— Ну и как, нашли вы себя? — все-таки спросила она. В голосе ее невольно прозвучали игривые нотки, словно она с ним кокетничала.
— Нет... потому что пришли вы.
— И напомнила вам вашу няню... — Снова эта неуместная ирония.
— И все стало похожим...
Положение изменилось. Теперь, когда ей следовало уйти, между ними возникло какое-то почти осязаемое напряжение.
— Я как будто и не уходил отсюда, — сказал он.
— Вот и хорошо! — легкомысленно сказала она.
— Вы так думаете? — быстро спросил он.
Ей стало зябко, несмотря на жару: как ловко опутывал он ее своей сетью, пользуясь каждым ее словом, сказанным просто из вежливости, из сострадания, не больше.
— Думаю? — раздраженно переспросила она. — О чем я должна думать?
— Да, да, вы правы, — покорно сказал он. — Но все-таки вы в это верите?
Черт бы его побрал, этого человека. То он пристает, как ребенок, то, как ребенок, уступает.
— Честно говоря, ваши детские воспоминания меня не интересуют, — сказала она. И с раздражением подумала, что это прозвучало глупо, слишком по-женски. Так отвечает женщина, которая чувствует себя оскорбленной.
— Вы в это верите? — повторил он и шагнул к ней. Напряжение между ними не исчезало.
— Чему верю? — Она действительно забыла!
— Что я был здесь все это время.
— Были, не были, какое мне дело, — сказала она. И опять это прозвучало фальшиво. Наваждение какое-то, зачем она стоит тут и слушает, как звучит ее собственный голос. Маменькин сынок. Няня. Матроска. Избалованный мальчик. Эта мысль доставила ей злую радость.
— Это называется затянувшейся инфантильностью, — произнес он.
Она вздрогнула. Зачем оставаться здесь, где чужой человек подхватывает и произносит ее мысли — да так, что они звучат оскорбительно по отношению к нему самому.
— Я этого не сказала!
— Но подумали. Наверно, это и справедливо, и несправедливо, как почти все в психологии. Впрочем, какая разница, — добавил он.
— Нет, я этого не думала.
Она думала о мире, лежащем за стенами оранжереи, о реальном мире, который был ей близок и понятен. Теперь ее уже не так сильно тянуло туда.
— Там трамваи, деревья, — угадал он ее мысли, — но бог знает — такие ли уж они реальные?
— Ваша проницательность действует мне на нервы, — рассердилась женщина. — Будьте любезны, оставьте мои мысли в покое.
— Простите, — сказал он. — Я думал, что это мои мысли.
Напряжение, возникшее между ними, существовало независимо от них. Навязанная ей откровенность раздражала ее, как перхоть на воротнике... Вот именно, подумала она, как перхоть на воротнике, я чиста во всем — и в мыслях, и в одежде, я человек здоровый.
— Ей была присуща какая-то особая чистота, — произнес он из глубины зеленых сумерек.
— Кому?
— Няне, но при этом в ней было и что-то таинственное.
В оранжерее совсем стемнело. Должно быть, в сад уже пришел вечер. Он заглянул сквозь стеклянный потолок.
— По-моему, тот офицер был слишком прост для нее, — сказал мужчина. — В сущности, он был примитивен, как задачка по арифметике.
— А вы... вы, значит, сложный?
— Не очень. Но все-таки.
Если это кокетство, то какое-то странное, подумала она.
— Вообще-то я знаю, что тот офицер бросил ее, — сказал он, и лицо у него стало грустным.
Она оглядела себя, потом обвела взглядом тесную оранжерею и снова оглядела себя. Осмотр удовлетворил ее: намеренная, даже чуть нарочитая строгость — сшитый на заказ костюм, свой особый стиль. И все равно она снова ощутила незнакомую лихорадочную тревогу. Будь здесь зеркало, она бы чувствовала себя уверенней. Она перегнулась через перила, чтобы увидеть в воде отражение хотя бы своего лица.
— Ах, как вам не хватает зеркала!..
Он снова перешел на другую сторону бассейна. Она выпрямилась, сердитая, потому что ее поймали на месте преступления.
— Я должен сказать вам одну вещь, — виновато и вежливо начал он и опять двинулся вдоль перил.
И она опять подумала с тоской: почему я не ухожу?
— В ней, в моей няне, была какая-то таинственная суть... Нет, не перебивайте меня, я должен сказать вам одну вещь. Она, наверно, думала, что может скрыть ее, эту свою таинственную суть... Человек либо обладает ею, либо нет...
Теперь он стоял почти рядом. Она сказала:
— По-моему, вы были просто влюблены в свою няню!
— Не спешите, — сказал он. — Может, и так. Но что это за любовь, если ты даже не догадываешься о ней? Конечно, мы оба были влюблены в нее — и брат, и я. Но сами того не ведая. Нас притягивало то таинственное, что было в ней.
— Боже мой, как мне уже надоела ваша няня!
— Самое удивительное, — быстро сказал он, — что она вам ни капли не надоела. Она даже занимает вас. Я сказал, что вы на нее похожи. И это не выдумка. Это правда. Вы должны выслушать меня.
Опять детская мольба. Как тяжело дышится в этой круглой оранжерее!
— Тот морской офицер не понимал ее. Не видел в ней ее таинственной сути. Он видел лишь то, что лежало на поверхности: обходительность, красоту, исключительную благопристойность. Они поразили его. Только их он и полюбил в ней, только ими и восторгался.
Смущенно отодвинувшись от него, она сказала:
— Это не так уж глупо! Едва ли многие мужчины способны оценить в женщине именно эти качества.
— Слишком многие, — опять быстро возразил он. —Мы с братом — мы были совсем не такие. Мы не понимали собственных чувств, и опыта у нас не было никакого, поэтому мы боготворили в нашей няне не внешнюю строгость, а ту суть, которую мы в ней лишь угадывали.
Она улыбнулась:
— О господи, вас видно насквозь!
— Не говорите так, — сказал он серьезно. — Вам не следует так говорить. Потому что, когда вы вошли сюда, я...
— Что — вы? — спросила она. И тут же снова раскаялась в своей несдержанности.
— Я стоял здесь и пытался понять, осталось ли во мне хоть что-то от того маленького человека в матроске, который...
— А ваш брат? — спросила она, потому что он замолчал.
— У нас была дуэль.
— У вас?
— Да, у нас. Мы дрались на деревянных саблях.
— И кто же победил?
Он не заметил ее насмешки.
— Я.
В нем появилось что-то вызывающее, чего она до сих пор не замечала. Она попыталась найти нужное слово. "Позер", "наглец", пришло ей на ум.
— А она! — почти крикнул он. Бетонные стены и круглый потолок отозвались эхом.
— Да, да, что было с ней?
— Она ничего не понимала. Она обожала его за то, что он обожал ее стиль, стиль, который она сама себе выбрала. Он писал ей письма, этот офицер, я знаю, я сам приносил почту. Но все реже и реже.
Она заглянула в его взволнованное лицо. Теперь он стоял совсем близко.
— Некоторые из писем я распечатывал над паром. Английский я знал плохо и читал эти письма со словарем. Его любовь постепенно таяла, я понял это раньше, чем она. Я ненавидел его.
Она подумала: прочь отсюда, надо уходить.
— Надо уходить, — произнесла она вслух.
— Я не стану вас удерживать. У меня и в мыслях этого не было. Я только хотел понять... потому я и прихожу сюда каждые четыре года... если я...
— Что же с ней стало? — прошептала она.
— Армия Спасения.
— Армия Спасения...
— Да. И вот сюда пришли вы. Теперь вам надо уходить, Вы уйдете. Но ведь вы пришли. Сюда. К Виктории-регии. В действительности она называется совсем иначе.
— В действительности? — Она представила себе сад за стенами оранжереи, город, шум которого долетал сюда сквозь редкие деревья, себя самое — строгую, безукоризненно одетую женщину. Она оглядела свой костюм. Посмотрела на цветок. Красное око, мудрое и зловещее, безжизненно взирало на замкнутый мир.
— О какой это действительности вы все время толкуете? Сперва вы приходите сюда, и в нос вам залетает муха...
— Я и пришел сюда в поисках действительности...
— Потом вы рассказываете про няню...
— Которая пренебрегла действительностью ради выбранного ею стиля.
— И пристаете ко мне со своими горькими воспоминаниями...
— Связанными с растением, отвратительным созданием, разросшимся до чудовищных размеров, которое прикинулось великолепным и стало музейным экспонатом.
— И все это ради того, чтобы смутить меня. Мне жаль, но на какое-то мгновение вам это удалось!
— Не смутить. Предостеречь. Моя няня... Видите ли... ее падения повторялись снова и снова до самой ее старости. И каждый раз она нуждалась в спасении.
— Боже мой, так вы меня предостерегаете от благопристойности?
— Вот именно! — Теперь он стоял совсем близко и был совершенно спокоен. — Дело в том, что я вас люблю.
— Что за чушь! — отозвалась она. — Вы не можете этого знать...
Он перебил ее, по-прежнему спокойный и неподвижный:
— Могу. На этот раз — могу. Так бывает. Не знаю почему. Но это случилось.
Она помолчала.
— И поэтому вы угостили меня своими воспоминаниями?
— Нет, не поэтому. Это получилось само собой. Вы вошли в оранжерею. Проклятое растение лежало, раскрыв свое лоно. И в оранжерее ожило прошлое. Четырехлетний цикл наконец завершился и совпал с другим, более длительным циклом, поглотившим его. Вы пришли сюда, и задачка должна была вот-вот совпасть с ответом.
— Ну и как, совпала она с ответом?
— Почти. Смотрите, вы так сжали сумочку, что у вас побелели суставы пальцев. Вы уже не так неприступны, как вначале. Вам надо спасаться — только что вы сами подумали об этом, — еще немного, и будет поздно. Я же сказал, что люблю вас.
— Вы просто сошли с ума!
— Нет. Если не считать того, что я вас люблю. Уходите.
— Как вы смеете прогонять меня отсюда! Сами уходите.
— Я не могу. А вы можете.
Она постояла, оглядела себя. Подумала: сшитый на заказ костюм, собственный стиль. Ей было двадцать пять лет. Двадцать пять лет она создавала этот стиль.
— Я тоже не могу, — сказала она.
В сумерках коварно улыбалась Виктория-регия.


Голо-совалка
Правила

+2Шедевр! Одно из лучшего здесь!
+1Понравилось
+0.5Что-то есть
0Никак
-0.5Хуже чем никак
-1Отстой
-2Пиздец, уберите эту хуйню с Тепловоза!


! Голосование доступно только авторизованным пользователям






КОММЕНТАРИИ


 НПЗ  1   (38225)     2005-05-19 20:58
)))))
умат!!))
бредовый и безнадежный, но умат!!))

 Bief  2   (38232)     2005-05-19 21:50
Да, у автора интересный стиль. Как-то, читая, переживаешь те же эмоции, или состояния, что и герои: то интерес, то раздражение, и невозможно бросить, не дочитав.

 Чайка  3   (38238)     2005-05-19 22:29
Ой-ой-ой-ой...как знакомо....как здорово...очень и очень... Кто же такой этот У.Борген?

 Маляруша  4   (38295)     2005-05-20 10:59
Отпад! Не верится , что такое пишут не книжные экспонаты, а современные люди! Супер!
Буду верить.
Спсб автору.
СПАСИБИЩА

 Маляруша  5   (38296)     2005-05-20 11:18
Автор, ты мне навееваешь все надцать томов Грина :))) Спсб :)))

Читала и чувствовала себя собой. Иногда все так долго идет по правилам, что очень хочется случайностей. Особенно это бывает с теми, кто считает, что его порядочность - его спасение. Только кто в этом признается?

Мож, я - болтуха. Точно , болтуха, но расскажу:

Вечер. День независимоти Украины. Ехала я с репетиции церковного хора - оч положительная и целенаправленная такая тётка. В трамвае ко мне подошел дяденька. Я отошла, он подошел. Так мы и ходили-ехали от конца до конца. И вот-все, моя остановка, конечная , выхожу - он воззвал:
-Подождите, девушка. Вы можете мне помочь. Я проехал свою остановку!
Я грю:
-Не переживайте так, сейчас трамвай поедет обратно и все вернется на круги своя.
А он:
-Как? Вы не понимаете: я проехал эту остановку из-за вас... И ... хочу вас проводить.Можно? - хорошо так сказал, как... как пацан.

Ну что тут сказать?
-Можно, - грю, - если вы вести себя будете прилично.
Он оживился:
-Прилично, - грит, - это когда не матерятся и на пол не плюют?
Я говорю:
-Неплохо. Но главное - не обижайте меня пожалуйста, ладно?
Он грит:
-А как бы я смог?
Мы хорошо погуляли по городу, поболтали, он провел меня домой, на кофе я не позвала - вспомнила, что я - положительная. И ваще.
Вот так. :))))))))))))))))))))))))))

Только не смейтесь, ладно ;)
Я сама смеюсь

 Иван Тварин  6   (38389)     2005-05-21 21:06
Автору, видать, общения не хватает - такие длинные тупые диалоги.

 олейна  7   (145758)     2008-12-01 15:39
Одинокий завистливый Тварин-умничка... Где -то он сейчас? Мож кто знает?



НУ ЧТО?


Сегодня пятница! В пятницу разрешено писать каменты анонимусам!

имя: Вы не авторизованы
текст:
кнопка: (или CTRL+Enter)
Вход для Машиниста Tепловоза
©2000-2015 ТЕПЛОВОZ.COM