Здравствуй, Милая!
Наконец то я пишу тебе. Долгое время я не мог этого сделать, но вот и у меня выдалась минутка. Не пугайся, что на письме нет обратного адреса: почтальоны всё равно не забираются так высоко. Мой новый дом, место в котором я живу, точно такой, каким ты его рисовала – осязаемая тишина, неяркие краски и размытые линии. Мне тут безумно нравится и я, наверное, счастлив.
…Всё это время она от меня скрывалась. Я ходил по этой земле и даже не предполагал о её существовании. Миры мои лениво томились в голове, неспешно выползая наружу, словно старый пёс. А уж если они наконец выбирались, опустив хвост и глаза, волочили своё заросшее шерстью тело куда попало, лишь бы хватило ржавой цепи.
И вот тогда, когда мыслям моим совсем нечего было делать снаружи: я просто не мог связать их прочной цепочкой смысла, на меня накатывалось отчаяние. Накатывалось словно волны на волнорез. Оно давило на меня изнутри стотонным прессам и в то же время втягивало сотнями вселенских дыр.
Я жил такими днями. Времени, в привычном понимании этого слова, для меня не существовало. Не было ни часов ни минут. Были только тяжелые, раскатистые переходы от одного берега к другому, встречающих меня всё теми же волнами и волнорезами…
Прости, дорогая!
Годы, проведенные в ожидании, были лучшими годами моей жизни! В те часы, когда ты была рядам, я думал что счастье, наконец, настигло меня. Мой мир просыпался от вечной спячки и расцветал тихим, чарующим полем. Ничто во мне уже не шевелилось, я был пуст и спокоен.
Но всё позади. Я позвал её, и она пришла. Она взяла меня за руку и повела за собой. Шли мы долго по извилистой автостраде, а с обеих сторон нас окутал густой туман, не позволяющий разглядеть, что же всё таки находится на краю этого мира.
Прощай любимая.
Я так и не смог привыкнуть к морскому воздуху и запаху красок. Пустая веранда и твой покинутый мольберт. Прости что не сказал об этом раньше… Прости что был тебе лишь другом. |
