CYAN
- Ты вчера говорила, что хочешь море? Вот вам море, мой генерал.
Я таращусь в темноту через лобовое стекло машины и не вижу горизонта. Только что вокруг был целый город, дома, светофоры, что-то еще, заснеженное и подсвеченное, и пока я закуривала, передо мной внезапно выросло целое ночное море. Я выключаю музыку, откидываюсь на спинку сиденья, курю и сквозь слезы вглядываюсь в синеватую тьму Финского залива.
- Ну, ну, ну, - он гладит меня по руке. – Плакать будешь летом, или хотя бы днем. Здесь зимой делать нечего. А летом вода синяя-синяя.
- Если отмыть эту машину, она тоже будет синяя-синяя. А я не плачу. Я радуюсь.
- Радость, тоже мне. Снег, ночь, ничего не видно. Но просто… ты же хотела море. Только из машины выходить не будем, замерзнешь.
«Синяя-синяя», - шепотом звучит у меня в голове. Синяя-синяя вода. Финский залив. Город-шаль. Парашют Исакиевского собора в ста метрах от дома. Двор-колодец. Кажется, я уже сплю.
Утром просыпаемся – в огромных окнах небо синее-синее. И солнце позолотой. Синее с желтым, синее с желтым.
- Сока принести? – спрашивает.
- Да-а-а-а-а!...
Приносит. Желтый апельсиновый сок. Пьем из высокого синего-синего стакана.
- Почти у всех новорожденных глаза синие-синие, - ни к селу ни к городу выдаю я, глядя на стакан.
- Покажешь, - говорит он, отбирает стакан и сгребает меня в охапку вместе с одеялом. – Но сперва море.
MAGENTA
Обтянутое непонятно чем красным, кресло одиноко стоит у стены. Я пытаюсь отдышаться. Я распластана, как платье, брошенное в спешке куда попало. Попало – в кресло. Он внизу, на полу у моих ног, как покоренные народы. Целует меня, куда придется. Приходится – в пятку.
Все совсем не так, как начиналось. Начиналось – наоборот. Я на полу, он в красном кресле. Как на троне, как на электрическом стуле, как в космическом корабле. Я кладу руки ему на бедра, прижимаю локти к его коленям. Разряд, поехали-и-и-и!... В полутьме , снизу, я вижу контур запрокинутой головы, обивка кажется залитой кровью, клюквенным соком, красным вином, и еще чуть-чуть, и жертвоприношение свершится, но тут меня почти рывком поднимают с пола, и я падаю, как в спешке брошенное платье, на спинку кресла, вжимаясь лицом в багровую обивку, вцепляясь руками в подлокотники, и я не вижу ничего, кроме красной ткани, но так много чувствую, чувствую, чувствую…
- М-м-м-м…. – он обхватывает мои ноги, прижимается к ним лицом. – Когда будем переезжать, я это кресло обязательно с собой заберу.
- Угу, - я пытаюсь нащупать свой голос. – А еще из списка массовых эротических шаблонов нужно вычеркнуть красное белье и заменить его красным креслом.
YELLOW
Моя жизнь насыщена всеми оттенками желтого. Бежевый дом напротив, в котором светится золотистая арка. Ярко-желтые блики паркета. Солнечные огоньки люстры отражаются в окнах. Светло-желтые стены в комнате, в кухне, в коридоре. Светлый кирпич Петербурга, редкое, но яркое зимнее солнце.
- У тебя кожа золотистая, - он проводит рукой по моему плечу.
- Да и у тебя не зеленоватая, - улыбаюсь, переворачиваюсь на живот, зажмуриваюсь и чихаю.
- Солнечная моя девочка…
Ночью я просыпаюсь, иду на кухню, пью воду и возвращаюсь в постель. Он не спит, ухмыляется.
- Рассказывай, что тебе снилось.
- Я что, разговаривала во сне?
- Ты улыбалась, шевелила пальцами и смешно фыркала носом.
Разумеется, я улыбалась… Это детские сны. Мне снилось одуванчиковое поле, огромное желтое одуванчиковое поле, залитое солнечным светом, и вокруг меня бегала какая-то маленькая девочка и какой-то полуигрушечный, как бывает только в снах, медвежонок. Мы валялись на земле, играли, смеялись, и мне в лицо летела желтая одуванчиковая пыльца и белые парашютики созревших цветков. И такое солнце…
- Как же ты здорово улыбалась… - он потягивается, прижимает меня к себе. – Как же я тебя люблю…
KONTOUR
Мы обрастаем контурами. Цветовая палитра сливается в композитный черный цвет, как глубокие ночи, в которые снится все лучшее, о чем я думаю в течение дня. Все отчетливое, все разноцветное, словно внезапно обострилось некогда ухудшившееся зрение. Огромная светлая комната. Белые, никогда не загорающие пятна у него на груди, возле плеча. Белая снежная соль на карнизе. Цветная феерия книжных корешков на полке. Моя личная ярко-желтая тарелка с ярко-красной божьей коровкой. Радужное постельное белье. Серо-желто-коричневый город, который я готова назвать своим. Глубокие черные зрачки, внезапно расширяющиеся, когда мы прижимаемся друг к другу.
Он спит лицом ко мне. Я проснулась и рассматриваю его в полумраке комнаты с незашторенными окнами. Длинные каштановые волосы, кажущиеся черными. Черный контур ресниц. Загорелая кожа, почти сливающаяся с темнотой. Массивная линия плеча. Четко очерченные губы. Внезапно он открывает глаза. Коричневая радужка сливается со зрачками.
- Почему не спишь?
- Я-то сплю, - бормочет он. – А ты?
- А я на тебя смотрю.
- Мы так не договаривались. – Он снова прижимает меня к себе, загораживает широкой спиной от света из окна, и для меня наступает настоящая глубокая теплая темная ночь. – Это я на тебя смотрю, пока ты спишь. Бабайка, - смеется, приглаживает мои всклокоченные волосы. – Спи, насмотришься еще.
Насмотрюсь, думаю я. Хотя… такая палитра, сплошной калейдоскоп. Как тут насмотреться?
|
