Утро. Веки выплёвывают наружу мои опухшие глаза. Враждебно зырящий проём окна с рамами крест-накрест (религиозные глюки), руки с хрустящими пальцами, мутные сны, вдавленные во все извилины. Утро... За что?
Тебя нет. Опять ушёл, не попрощавшись. Не помню ни звона ключей, ни шума воды в душе, ни поцелуя в лоб. Пофиг. Ночи обычно предостаточно для того, чтобы днём не вспоминать о тебе. Эта квартира снова всецело моя, нора, вдрызг набитая антиквариатом и фотографиями твоих бывших сожительниц в разных смешных позах. Я, в общем-то, не люблю порно, но на этих восхитительная цветопередача. На такую цветопередачу любой художник дрочить будет. Хорошо, что я не художник. Хорошо, что мне на это срать. Хорошо, что я некрасива, и ты давно отрёкся от затеи запечатлеть меня на куче глянцевых бумажек с ногами вверхтормашками: в фотолетописи твоих похождений я не оставлю никаких следов. Из вежливости. Из жадности.
Когда-нибудь сбегу отсюда, прихватив килограм-другой старинного барахла и золотых побрякушек, сниму номер-люкс на месяц в гостинице на Набережной, найду дурака, который нарядит меня в белое платье с рюшами и повезёт в кабриолете по всему городу... Напьюсь шампанского, упаду в хренов пруд с лебедями, и пока сваты под вопли новоиспечённого мужа будут тянуть меня оттуда за волоса, успею утопиться... Подохну молодой, свеженькой, с платьем прилипшим к груди и задранным выше задницы. Молодой и невинной... Лебеди сожрут мой свадбный букет.
Зато скоро все подруги сморщатся, будут носить трусы до колен и духариться лавандовым маслом. Грудь им придется закатывать в трубочку, прежде чем положить в лифчик, а комоды (куда же без комодов?) прогнутся под тяжестью хуевой горы лекарств. А мой портрет кто-нибудь (скорей всего тот самый дурак) повесит в гостинной, будет плакать. Хотя вряд ли. Я некрасива, и фотографировать меня вряд ли кому-то придёт в голову... |
