Червь попал и знал это. Ему теперь не выжить. Убивать, понятное дело, никто не будет. Одноклассники хоть и отморозки, но за «просто так» никто в тюрьму-то не хочет. В петлю Червь сам полезет. Или с крыши прыгнет. Или вены бритвой… Выбор большой. Хотелось бы что-то безболезненное и нестрашное. Если так бывает, конечно. Червь сплюнул, поднял с земли рюкзак и побрёл домой. Ноги не несли, рюкзак норовил соскользнуть с плеча, а в голове пульсировали мысли . Ему было страшно.
По уму ему не стоило вообще возвращаться домой. Прятаться дома – глупая иллюзия. Завтра его все равно выпрут в школу, в ад. Надо прямо сейчас, не оттягивая собственный ужасный конец, подняться на крышу и прыгать. Ведь дальше жизни уже не будет. В ушах до сих пор стоял звонкий смех Светки, который четко подводил черту… Жизни? Червя и так никто не любил. Он и прозвище свое получил за то, что как полный отморозок книги любил читать. Книжный Червь – так полностью. А теперь-то уж… Так что другого выхода и не было.
Только Червь никак не мог победить страх. Нет, он мог двигаться. Хотя и шел с трудом, шатаясь. А вот воля его была, даже не простужена, как у лоха, который жмется ожидая удара, а полностью замороженная. Он напоминал самому себе корову из документального фильма о мясокомбинате, которую любили показывать на уроке зоологии. В самом начале фильма их, подбадривая электрошоком, загоняют в узкие коридоры, в конце которого их ждет смерть и разделочная. Они мычат, дико вращают глазами, но покорно идут по лужам крови. Так и он. И знает же, что лучше сразу решить проблему и избежать мучений, но все равно ползет, ползет.
Дома было спокойно. Родители разбежались по форумам и теперь усилено топтались по клавиатуре, расзбрасываясь своими бесценными мыслями. Червя они не заметили. Да и зачем? Он взрослый, самостоятельный, четырнадцать лет. Прошло уже полгода, как папа снял родительский пароль с компа. Теперь Червь мог лазить куда угодно, лишь бы денег не надо было платить. Бросать на индивидуальный счет деньги отец отказывался принципиально, «все равно книги будешь покупать» - вот его стандартный ответ. Впрочем, теперь и позиция отца, и обиды самого Червя казались ему мелочью.
Остаток дня Червь провел, будто в каком-то странном фильме. Он что-то делал, пытался читать, но единственное о чем мог думать, так это о своём безрадостном будущем. Их школа была спокойной. Чмошников было немного, и они были практически незаметны, их даже не прессовали активно. Больше всего было мужиков, которые корпят над задачами и тестами, готовясь вгрызться в высшее образование. Был только один случай, когда парень попал под раздачу. Но виноват тот был исключительно сам. Его поймали за прослушиванием диска какого-то иностранного трансвестита, за что и опустили его. Это было даже справедливо. Никто же не заставлял слушать херню?
Впрочем, и Червь вляпался абсолютно самостоятельно. Просто Светка… Червь даже не знал, как объяснить. Она в этот момент показалась ему не прекрасной, нет, а ослепительной. Они стояли во дворе. Вдруг из-за туч выглянуло солнце, и Светка будто утонула в нём, она засмеялась, откинула голову и её рыжие волосы брызнули во все стороны водопадом света. И из Червя просто выплеснулись слова, практически непроизвольно. Две строфы. Всего-то две жалкие строфы. А жизнь можно сказать кончилась. Теперь-то он не Светку видит. Стоит ему закрыть глаза и сразу в голову лезет тот чмошник, имени которого подросток даже не знал. Его залитый жёлтой мочой труп во внутреннем дворике. Он решил прыгнуть с крыши прямо в школе, и это была его огромная ошибка. Школьники полдня бегали мочиться на мертвеца, пока тело не нашёл завхоз. Червь тоже вместе со всеми пошел «отдать последний долг», как шутили в классе. Мочой, правда, того обливали и живым – всем это казалось особенно смешным.
Засыпал Червь, вспоминая этого неудачника, а вот утром проснулся и вроде попустило. Слушая размеренный и неторопливый разговор дворников за окном, он как-то даже быстро собрался и завтрак смог вдавить. По дороге в школу, проходя мимо обычной утренней суеты, показалось ему, что все обойдётся, все пройдет, никто ничего не узнает, и он не станет терпилой. Надежда укрепилась тогда, когда он встретил одноклассников, которые поздоровались с ним, как ни в чем не бывало. Червь попытался обменяться привычными шуточками, но его не пёрло. Поэтому он просто постоял вместе со всеми, покурил да поплевался, нервно пытаясь успокоиться. И ему почти это удалость.
Но как только он увидел Свету, все собранное в кулак спокойствие рассыпалось. Она сидела на парте, спиной к доске. Специально устроилась так, чтобы видеть, кто входит в класс. И встретившись с ним взглядом, она ехидно улыбнулась и подмигнула. Червь так и замер в дверях. «Сказала» - пронзила его мысль, словно иглой пришпиливая к полу. Он попытался дёрнуться, но ноги отказали, он так бесславно и замер у входа. Света ничего не сказала, только снова улыбнулась, развернулась спиной и села за парту. Из ступора Червя вывел бодрый толчок в спину.
Червь влетел в класс, зацепился за стул и с грохотом рухнул на стол.
– Ну, ты, придурок, – заявил Серый. – Не стой в проходе.
Никто смеяться не стал. Это сразу показалось Червю подозрительным. Он поднялся и встретил пустые, безразличные взгляды одноклассников. Надо было что-то сказать, но Червь понял, что не может ничего выдавить из себя. Пришлось молча плестись на свое место. Серый – футболист, чемпион области и гордость школы – презрительно хмыкнул. Червь замер в своем углу и, отгородившись портфелем от мира, уткнулся взглядом в окно. И так бы и смотрел, пока до него не дошло, что смотрит он как раз на тот дворик...
– Доброе утро, дети! – на одном выдохе протрещав, молнией влетела в класс Мария Ивановна Клевер.
Сознание Червя помутилось. Он ясно помнил, что первыми шли два урока алгебры. Божественной, скучной и безопасной алгебры. С длинными определениями и теоремами, короткими очередями примеров. Но уж никак не маленькая, вечно взъерошенная и немного безумная Клевер.
– Дети! – бросив классный журнал на стол, Мария Ивановна начла вещать хорошо поставленным хриплым, прокуренным басом. – Алевтина Федоровна заболела, сегодня я проведу у вас первый урок...
Она схватила мел, развернулась на каблуках и с жадностью набросилась на доску. Червь уже не надеялся, он даже не мечтал, он смотрел, как Клевер выводит ровным почерком: «А.С. Пушкин – позор русской литературы», и растворялся в собственном отчаянии. Его сосед по парте хрюкнул от усердия и начал выводить что-то в тетради.
– Поэты все гомики… – заявил Пес, который сидел впереди.
Произнес, как бы ни к кому не обращаясь, но Червь сразу почувствовал ехидные взгляды. На «камчатке» сидели исключительно мальчики. В основном, блатные. И Червь, которого посадили, чтобы он их подтягивал. Червь не скурвился, списывать давал, подсказывал.
– Александр Сергеевич Пушкин, будущий позор русской литературы, родился в простой, дворянской семье… Его отец сам пописывал… Дядю хорошо знали в богемной среде, тоже поэт… Мать – женщина глупая, внучка негра, привезённого в Россию мальчиком… – волнами долетал до него голос учительницы.
– Они в бэрэтах ходят, – возразил Бобер. – А гомики в бэрэтах не ходят.
– В бэрэтах, – передразнил Пес, – художники ходят. Голубые художники! А те, которые нормальные, те как все – в шапках.
– Да ты хоть видел живого художника? – спросил кто-то.
– Образования Пушкин получил в Царскосельском лицее, особой школе для мальчиков. Подчеркиваю: исключительно для мальчиков. Это навсегда травмировало его психику…
Девочки на первых партах захихикали о чем-то своем…
– Да хер вам художники… – возмутился Серый. – Художник – это плохой фотоаппарат, а вот поэты, нахрен, вообще беспонтовые и бесполезные. Я бы поэта опустил.
Все согласно закивали. Даже Червь.
– До самой смерти сохранил поэт нездоровую привязанность к другим выпускниками Лицея. Они встречались, активно переписывались. «Милый друг» - так они обращались друг к другу в письмах.
– Миловались, – заржал Пес.
Отец Пса работал мясником на базаре, да еще держал несколько мясных лавок на районе. Благодаря чему сам Пес, хоть и был обыкновенным мужиком, считал себя немного авторитетом, даже в качалку ходил, вес свой победить пытался.
– Я бы поэтов лечил, – смилостивился Пес. – Они иногда песни нормальные пишут.
– Так то песенники, – махнул рукой Серый. – Тоже через раз конченые, но хотя бы пользу приносят.
– А ты откуда все знаешь, – осторожно подколол Бобер, прекрасно помня благодаря кому он получил свое прозвище.
– Телевизор смотреть надо. ТНТ, – важно ответил Серый и показал на Червя. – Вот Червь подтвердит.
– Ч-ч-что? – тут он сразу очнулся.
– Скажи поэты все конченные, а песенники бывают нормальные?
Бобер и Пес уставились на него с интересом и туповатым презрением.
– Впервые Пушкин запятнал свою честь ещё в молодости, когда его часто видели на гусарских оргиях…
Червь молча дрожал. Серый не просто же так спрашивает. Это ловушка. Стоит ему ответить, что конченные так сразу скажет: сам и признался, а вчера Светке стихи сочинённые гнусавил, пиит поносочный. А скажешь, что поэты нормальные, порвут за то, что защищаю.
– Ну, что? – настаивал Серый.
– О любовных похождениях Пушкина ходят легенды. Конечно же, о какой-либо разборчивости не было и речи. Характерно, что даже героиней своего главного произведения он сделал тринадцатилетнею девочку, Татьяну Ларину…
Промолчать тоже не получится.
– Ты, че, Червь? Урок слушаешь.
– Высоцкого поэты своим не признавали. И Мишу Круга тоже. Значит, есть различия какие-то.
– А че Круг был поэтом? – удивился Бобер.
– Ты че поэтом, – бросился защищать того Серый. – Автором и исполнителем собственных песен.
– Бобров и компания! – повысила голос Мария Ивановна. – У вас есть желание выйти к доске и рассказать о Пушкине и его позоре?
Червь перевел дух. Он уже понял, что не обойдется и он попал. Он уже про себя решил, что не даст над собой издеваться. И после первого урока сбежит. Вообще из школы убежит. Пойдет на крышу своего дома, дождется, пока стемнеет и прыгнет. Сосед из пятой квартиры ночью собаку выгуливает, он его найдет. А если останется он здесь, придётся в школьный дворик нырять. Почему-то Червю не хотелось, чтобы на его труп мочились одноклассники.
– Нет, МарьИвановна, – ответил за всех Бобер.
– Позорной была позиция Пушкина и по отношению к властям, – продолжила учительница. – Считается, что Пушкин знал о готовящейся акции дворянской фронды на Сенатской площади…
– Слышь, Червь, – произнес тихо Серый. – У нас с пацанами вопрос к тебе есть.
А Пес поддержал:
– О поэзии, – и заржал.
Веселились они долго. Червь даже не кивнул. Что ж теперь. Ему было страшно. Умирать не хотелось. Хотя он не очень представлял, что такое смерть. Но все равно не хотелось. Это же получается – ничего не будет? Ни компа, ни Светки, пусть она, сука, и сдала его с потрохами. А как это, когда ничего этого нет? Червь даже представить не мог. Как назло в голову ничего умного не лезло, только дурные строчки: «О, сколько их упало в эту бездну…». Вот уж чего, так стихов ему до конца жизни хватило. Недолгой.
– И жизнь свою Пушкин закончил бездарно. Он погиб не с оружием в руках, защищая Родину, не во время честного трудового подвига, а как был – поэтом. Глупая дуэль после ссоры с гостем нашей стра…
Раздался звонок, и Марья Ивановна с полуслова замолчала, утратив полностью интерес к Пушкину и ученикам. Мгновенье, и она исчезла. Ученики тоже потянулись к выходу. Червь хотя и сидел совсем недалеко от двери, собирался в этот раз долго. Все валилось у него из рук, не укладывалось в рюкзак. В результате, он вышел самым последним. И столкнулся с компанией Серого. Нос к носу, сразу за дверью в класс.
– Потрындим? – спросил Серый.
– Ага, – поддержал Пес. – Побазарить надо.
Червь остановился. «Началось» - пронеслось у него в голове. Он понял, что не успел. Надо было не ждать конца урока и не строить из себя прилежного ученика. Все равно сегодня он умрет. Надо было хватать рюкзак и убегать прямо с уроков. Впрочем, чего уж сейчас…
– Че молчишь? – накручивал себя Серый.
– Он думает, – начал издеваться Бобер.
Думать уже было поздно и глупо. Сейчас его будут опускать. Раз только троица начинает, то начнут пока не очень серьезно. С мелочей. Сейчас просто по полу повозят, да ногами попинают. Посмотрят на реакцию. В столовке молоко на голову выльют. Это почти наверняка. Хотя с этого обычно начинают. Его, наверное, из-за стихов решили сразу притопить. А вот потом, на большой перемене, его затянут в туалет…
– Отвали, – сказал Червь, просто чтобы не молчать.
– Разговаривает! – обрадовались чему-то его противники.
Вдруг Червь, неожиданно даже для самого себя, сделал два шага вперед и ударил Серого по лицу. Удар больно отозвался в костяшке, но сильным не получился. Серый дернулся, но скорее от удивления, чем от боли. Тогда Червь, как в кино, без паузы ударил другой рукой. В этот раз кулак только по касательно задел скулу и въехал в шею. Серый захрипел, глупо выпучив глаза.
– Ах, падла! – закричал кто-то из его прихлебателей и набросился на Червя сбоку.
Червь тут же почувствовал, что падает. От собственного бессилия он пнул ногой куда-то в сторону и вроде бы даже попал. Но насладиться этим не успел. Падение выбило дух. В глазах все потемнело. Он почувствовал, как кто-то тяжелый давит на него сверху. Откуда-то из глубины вырвался его дикий полувизг, полурык. Он как сумасшедший задергался и снова попал по кому-то ногами.
– Отпустите его! Отпустите!
Червь даже замер на мгновенье, а потом задергался с удвоенной силой. «Стерва, – разозлился он. – Сначала рассказала всем, а теперь отпустите. Нет уж! Пусть добивают». Он завертелся как уж и даже умудрился кому-то заехать лбом. Но совершенно неожиданно его отпустили. Он попытался встать, вскочить, но не смог. Так и остался лежать, тяжело дыша. А рядом с ним опустилась на колени Светка.
– Забирай своего припадочного, – просипел Пес.
– Терминатор, бля, – поддержал Бобер.
Святка помогла ему сесть и обняла. Вот так просто взяла при всех и обняла. Червь растерялся.
– Ну, чего ты, как дурной, на них набросился. Потолкались бы и все. Че драться полез?
– Драться? – ошарашено переспросил Червь.
– По голове стукнули? – поинтересовалась она и начала заботливо её ощупывать.
У Червя аж дыхание перехватило.
– Я думал, они меня сейчас опускать будут, – просипел он.
– С какой стати? – удивилась Светка. – За то, что ты со мной встречаться будешь? Потолкались бы и все.
– Нет, из-за стихов, – объяснил Червь и тут до него дошло. – Встречаться? – переспросил он.
– А ты что не хочешь? – ехидно поинтересовалась она. – Так поздно. И ты из-за меня дрался? Дрался! Так что все. Ты попал.
– Ага. Попал, – легко согласился Червь. – А я решил, что ты рассказала всем, что я тебе стихи сочинил, и меня теперь опустят как поэта.
– Вот еще! Это же наш с тобой секрет. Вот если ты решишь от меня сбежать, тогда расскажу. А так будешь мне их на ушко читать.
– Ага, конечно. Рассказывай, – согласился Червь, радостно улыбаясь. – Я решил, что тебе не понравилось… Ты смеялась…
– Должна же я была поломаться! |